Про спектакль нашего театра

Куда ни глянь, все бросаются чернилами, а потом плачут. А чего было доставать, чтоб потом обижаться, что испачкались? Тоже мне повод – февраль. Январь был жесткий, даже черствый. Чуть не поломала зубы, пытаясь его разжевать. Ну вроде разжевала и проглотила, а он теперь, извините, февралем выходит. Декларации, они как грибы поганки, им случайно шляпку сшибить и не заметить, как нефиг делать. Потому и аутотренинговая сущность их – слаба. Настоящая аффирмация, как молитва идет от веры, перерастая в убежденность, затем в знание. Она может погнуться, но не сломается от внешнего воздействия. И только она имеет свойство материализоваться. Причем независимо от того осознаешь ты ее или нет, благая она или раз ушительная.

Я думала, что хочу тебя любить, подстраиваясь, прогибаясь, заполняя сосуды твои собой, сливаясь с тобой, растворяясь в твоем совершенстве. Но оказалось, я всего лишь любила тебя хотеть, стремясь остановить то, что вне времени, дать свое имя тому, что никому не может принадлежать.

Время, проведенное без театра как работы, ознаменовалось двумя походами в театр, как отчужденное развлечение.
Генералка «Алых парусов» в РАМТе вызвала массу вопросов. Но это были вопросы к творческому акту, обладающему всеми признаками профессионализма, уважения к зрителю, приглашения к диалогу. Есть у одно свойство, которого я долгое время сама не замечала, но несколько категорически разных людей обратили мое внимание на него. Дело в том, что восприятие театральных произведений искусства чудовищно меня утомляет. Головная боль после спектакля – для меня всегда была непременным атрибутом посещения театра и я все никак не могла понять в чем дело. Пока наконец мой второй муж, моя коллега, моя подруга и моя дочь в разное время и в разном контексте не сказали мне, что угорают смотреть, как я смотрю спектакли. Потому что я все за всех играю и переживаю так, что это отдельное представление. Самонаблюдение диагноз подтвердило. И превратило его в лакмус. Каковы бы ни были недостатки и недоработки спектакля, если я хоть какое-то время « вся там» и у меня что- то потом болит от напряжения – шея, связки, руки, голова, ноги, значит, в творческом акте имеется ядро, отцентрованное в яблочко аполлоновской мишени, и отдельные погрешности протоплазмы имеют уже периферийное значение.

На «Парусах» я всплакнула, чуть не выпала из кресла и напереживала себе вертикальную морщину на лбу, спустя неделю, полчаса висели с подругой по телефону, обсуждая спектакль, мысли есть, чувства есть, вопросов куча.
Второй поход – на спектакль нашего бывшего главного балетмейстера. Он, по сути, взял действующий спектакль нашего театра и перенес его на другую площадку с нашими же артистами, только в других костюмах и с переписанным текстом песен. Ну, кто из нас хоть раз в жизни не унижался за денюшку. Всем надо есть и кормить детей.

На этом спектакле законное волнение пропало почти на второй его минуте. Целый час сидела и думала, до чего ж собачья штука эта актерская профессия. Я-то знаю, что наши артисты замечательные, талантливые и супер-профессиональные ребята и хорошо, что я упрямая и консервативная, а то в течение зрелища у меня был реальный шанс забыть об этом напрочь. И жаль, конечно, что остальным зрителям этого не объяснишь. Ведь ты же сначала весь такой в идеалах четыре года института бредишь великим искусством, а потом как-то само получается, что всю жизнь презервативы и протезы рекламируешь и халтуришь в сельской или сериальной самодеятельности. Есть в этом какая-то личностно-профессиональная загвоздка. Интересно, сумеет ее избежать дщерь, твердо вознамерившаяся двинуть в актрисы.

Погоды стоят вдохновляющие, яркие. Громады дел и планов растут. Из болезни вроде выкарабкиваюсь, прихватив с собой ценные выводы. В голове на медленном огне булькают идеи. До готовности.

Комментарии запрещены.

Поиск